Том 5. Повести, рассказы, очерки, стихи 1900-1906 - Страница 141

141

Письмо в редакцию

Уважаемый господин редактор!

Я прочитал в Вашей почтенной газете несколько писем, вызванных возмущением по поводу инцидента со мною в Нью-Йорке. Моя благодарность авторам писем за их прекрасные чувства — безгранична, что я и свидетельствую. Но они, мне кажется, слишком волнуются и чрезмерно резко формулируют свои мнения об американцах. Прежде всего — доза яда, выпитая мною здесь, не так велика, как это кажется тем, кто, видимо, мало пил его. Я ведь слишком хорошо иммунизирован всевозможными ядами в России для того, чтобы страдать от нескольких капель американского яда. Наконец, авторам писем должно быть известно, что во всех странах мещане — люди единственно праведные и что именно они всюду являются наиболее строгими жрецами морали. Мещанин невозможен без морали, как удавленник без петли. Естественно, что они должны были показать мне чистоту своих душ в полной парадной форме. Ведь для мещанина наказать грешника так же приятно, как почесать тайные язвы души своей, заросшие грязью. Они меня наказали, они показали мне самих себя, как тухлые яйца на огне свечи. Но я уже не однажды наблюдал на родине эту грустную картину духовной нищеты, и она не поразила меня ни глубиной, ни оригинальностью.

После всего этого Америка — прекрасная страна, это — вулкан человеческой энергии, здесь не работают только мертвецы и… безработные. Нет, право, не надо сердиться на Америку: в семье — не без урода, а в такой большой семье и уродов много. С этой стороны Америка удивительно напоминает Россию. Не следует также нападать на почтенного Марка Твена. Это превосходный человек, но — он стар, а старики очень часто неясно понимают значение фактов, чему печальным и ярким примером служит наш великий гений Л.Толстой. Наконец, в телеграммах сказано:

Тщетно защищался от нападок русский писатель, тщетно указывал он на гнусные интриги, тщетно взывал он к высшим законам человечества; вызванное им недоразумение подняло против него настоящую бурю в местном обществе.

Это звучит весьма драматично, но — не гармонирует с правдой. В ответ на весь шум я сказал всего несколько фраз, но одну из них нашли дерзкой и остались мною недовольны. Что поделаешь? Я очень любезный человек, но я знаю, что невозможно угодить на всех. Угодливость, даже когда она является программой либеральных партий, не достигает цели — это факт, в котором скоро убедится вся Россия.

Да, так я не «защищался», не «взывал», не «указывал» и так далее. Это делали за меня американцы в лице профессора Гиддингса, Д.Мартина, Деббса и других. В общем все они говорили на ту тему, что привычка господ моралистов всех стран и наций влезать в душу человека в галошах и с зонтиками совершенно не похвальная привычка и что свобода политическая мало стоит, если и она не сливается во единое целое со свободой духа.

Извиняюсь за эти дрязги, отвлекающие внимание авторов писем от событий на родине и побудившие их направить энергию своих чувств за океан, а не куда-нибудь ближе. Например, в окрестности Петербурга, на набережную Невы. А впрочем — всё на свете развивается по линии наименьшего сопротивления.

В конце концов — спасибо за внимание! Я всегда думал, что свободы духа в России больше, чем где-либо. Если бы к этому прибавить побольше энергии, мы, вероятно, быстро сделали то, что необходимо давно сделать и от чего так часто нас отвлекают в сторону мелочи и пустяки.

Мудрец

Был мудрец.

Он понял печальную тайну жизни, тайна наполнила сердце его тёмным трепетом ужаса, и во мраке её грустно погасли улыбки земли, тихо умерли радости. Холодным оком разума своего он смотрел в глубь времён и видел там тьму; будущее было ясно для него — там была тьма. Он ходил по дорогам родины своей, по улицам городов и по сёлам её, он ходил, печально помавая одинокой, мудрой головой, и звучала в пёстром шуме жизни его проповедь, как печальный звон похоронного колокола.

— Люди! Вы живёте между тьмою и тьмой. Из пропасти неведения вышли вы, в тумане неведения трепещет жизнь ваша, ледяная тьма неведения ждёт вас впереди…

Люди слушали грустную речь его, понимали горькую правду её и вздыхали, молча глядя в очи мудреца.

Но, проводив его в одинокий путь мудрого, они шли к работам своим и на пиршества свои, ели хлеб свой, пили весёлое вино своё и, со смехом любуясь играми детей, забывали о нуждах своих и о горе, изведанном ими вчера.

Боролись друг с другом за власть и богатства, умилённо слушали проповедь любви, руками в крови ближнего своего ласкали милых сердцу красавиц и устами предателей целовали друзей своих. Воровали друг у друга имущество и, обогащённые кражами, горячо защищали собственность, бессовестно лгали друг другу, и все говорили, что лишь правда должна быть царицею жизни, а некоторые даже верили в благостную силу правды и страдали за веру свою. Любили они музыку и счастливо плакали под звуки её, восхищались красотой, а вокруг себя допускали безобразное, совершали отвратительное. Порабощали они друг друга и говорили, что жаждут свободы, презирали подчинявшихся власти их и тайно, трусливо, как хитрые звери, ненавидели владык своих. И всегда, желая лучшего, тревожно искали его вокруг себя, но в себе не умели создать это лучшее, поглощённые мелочными заботами об удобствах жизни своей, истощая свой ум во вражде и во лжи, в грубых хитростях ради торжества ненасытной своей жадности ко благам земли.

Так, подобно грязным свиньям, жили эти забавные чудаки и считали себя падшими ангелами. И была их жизнь как вулкан грязный, вулкан неистощимый, изрыгавший в светлую пустыню небес смрадный пар стонов и воплей, липкий пепел страданий и горя, вонючую грязь вожделений звериных…

141