Том 5. Повести, рассказы, очерки, стихи 1900-1906 - Страница 74

— Как она избита… о!

— Вот как живём! — воскликнул Лунёв, снова вспыхивая. — Видели? А то ещё могу другого показать, — вон стоит! Позвольте познакомить: товарищ мой Павел Савельич Грачёв…

Павел протянул руку девушке, не глядя на неё.

— Медведева, Софья Никоновна, — сказала она, разглядывая унылое лицо Павла. — А вас зовут — Илья Яковлевич? — обратилась она к Лунёву.

— Точно так, — оживлённо подтвердил Илья, крепко стиснув её руку, и, не выпуская руки, продолжал: — Вот что… уж коли вы такая… то есть если вы взялись за одно, — не побрезгуйте и другим! Тут тоже петля.

Она внимательно и серьёзно смотрела на его красивое, взволнованное лицо, потихоньку пытаясь освободить свою руку из его пальцев. Но он рассказывал ей о Вере, о Павле, рассказывал горячо, с, увлечением. И сильно встряхивал её руку и говорил:

— Сочинял стихи, да какие ещё! Но в этом деле- весь сгорел… И она тоже… вы думаете, если она… такая, то тут и всё? Нет, вы не думайте этого! Ни в добром, ни в худом никогда человек не весь!

— Как? — переспросила девушка.

— То есть ежели и плох человек — есть в нём своё хорошее, ежели и хорош — имеет в себе плохое… Души у нас у всех одинаково пёстрые… у всех!

— Это вы хорошо говорите! — одобрила его девушка, с важным видом качнув головой. — Но, пожалуйста, пустите мою руку — больно!

Илья стал просить у неё прощения. А она уже не слушала его, убедительно поучая Павла:

— Это стыдно, так нельзя! Нужно действовать! Нужно искать ей защитника, адвоката, понимаете? Я вам найду, слышите? И ничего ей не будет, потому что оправдают… Даю вам честное слово!

Лицо её раскраснелось, волосы на висках растрепались, и глаза горели.

Маша, стоя рядом с нею, смотрела на неё с доверчивым любопытством ребёнка. А Лунёв поглядывал на Машу и Павла победоносно, с важностью, чувствуя какую-то гордость от присутствия этой девушки в его комнате.

— Если вы в самом деле можете помочь, — дрогнувшим голосом заговорил Павел, — помогите!

— Вы приходите ко мне в семь часов, хорошо? Вот Гаврик скажет где…

— Я приду… Слов у меня для благодарности нет…

— Оставим это. Люди должны помогать друг другу.

— Помогут они! — с иронией вскричал Илья.

Девушка быстро обернулась к нему. Но Гаврик, видимо, чувствуя себя в этой сумятице единственным солидным и здравомыслящим человеком, дёрнул сестру за руку и сказал:

— Да уезжай ты!

— Маша, одевайтесь!

— Мне не во что, — робко заявила Маша.

— Ах… Ну всё равно! Идёмте… Вы придёте, Грачёв, да? До свидания, Илья Яковлевич!

Товарищи почтительно и молча пожали ей руку, и она пошла, ведя за руку Машу. Но у двери снова обернулась и, высоко вскинув голову, сказала Илье:

— Я забыла… Я не поздоровалась с вами… Это — свинство, я извиняюсь! слышите?

Лицо её вспыхнуло румянцем, глаза конфузливо опустились. Илья смотрел на неё, и в сердце у него играла музыка.

— Извиняюсь… Мне показалось, у вас тут… кутёж…

Она остановилась, как бы проглотив какое-то слово.

— А когда вы… упрекнули меня, я думала — это говорит хозяин… и ошиблась! Очень рада! Это было чувство человеческого достоинства.

Она вдруг вся засветилась хорошей, ясной улыбкой и сердечно, с наслаждением, как бы смакуя слова, выговорила:

— Я — очень рада, всё вышло так… ужасно хорошо! Ужасно хорошо!

И исчезла, улыбаясь, точно маленькая серая тучка, освещённая лучами утренней зари. Товарищи смотрели вслед ей. Рожи у обоих были торжественные, хотя немножко смешные. Потом Лунёв оглянул комнату и сказал, толкнув Пашку:

— Чисто?

Тот тихонько засмеялся.

— Н-ну… фигура! — легко вздыхая, продолжал Лунёв. — Как она… а?

— Как ветром всё смела!..

— Вот — видал? — с торжеством говорил Илья, взбивая жестом руки свои курчавые волосы. — Извинялась как, а? Вот что значит настоящий образованный человек, который всякого может уважать… но никому сам первый не поклонится! Понимаешь?

— Личность хорошая, — улыбаясь, подтвердил Грачёв.

— Звездой сверкнула!

— Н-да. И сразу всё разобрала — кому куда и как…

Лунёв возбуждённо смеялся. Он был рад, что гордая девушка оказалась такой простой, бойкой, и был доволен собою за то, что сумел достойно держаться перед нею.

Гаврик вертелся около них и скучал.

— Гаврилка! — поймав его за плечо, сказал Илья. — Сестра у тебя молодчина!

— Она добрая! — сказал мальчик снисходительно. — Торговать сегодня будем? А то — пусть будет вроде праздника… я бы в поле пошёл тогда!

— Нет сегодня торговли! Павел, идём, брат, и мы с тобой гулять!

— Я пойду в полицию, — сказал Грачёв, снова хмурясь, — может, свидание дадут…

— А я — гулять!

Бодрый и радостный, он не спеша шёл по улице, думая о девушке и сравнивая её с людьми, которые ему встречались до сей поры. В памяти его звучали слова её извинения пред ним, он представлял себе её лицо, выражавшее каждой чертою своей непреклонное стремление к чему-то…

«А как она сначала-то обрывала меня?» — с улыбкой вспомнил он и крепко задумался, почему она, не зная его, ни слова не сказав с ним по душе, начала относиться к нему так гордо, сердито?

Вокруг него кипела жизнь. Шли гимназисты и смеялись, ехали телеги с товарами, катились пролётки, ковылял нищий, громко стукая деревянной ногой по камням тротуара. Двое арестантов в сопровождении конвойного несли на рычаге ушат с чем-то, лениво шла, высунув язык, маленькая собака… Грохот, треск, крики, топот ног — всё сливалось в живой, возбуждающий гул. В воздухе носилась тёплая пыль и щекотала ноздри. В небе, чистом и глубоком, горело солнце, обливая всё на земле жарким блеском. Лунёв смотрел на всё с удовольствием, какого не испытывал давно уже, всё было какое-то особенное, интересное. Вот быстро идёт куда-то красивая девушка с бойким, румяным лицом и смотрит на Илью так ясно и хорошо, точно хочет сказать ему: «Какой ты славный!..»